Стихи, свои и любимые чужие

[Tish]

Спасибо GinniE, который напомнил мне про поэзию. Постим стихи, свои и чужие - не важно. Большая просьба - постарайтесь указывать автора. Для общего развития всех прочих, хотя бы

[Tish]

И для начала - мое самое любимое на данный момент

POSTSCRIPTUM

Как жаль, что тем, чем стало для меня
твое существование, не стало
мое существование для тебя.
...В который раз на старом пустыре
я запускаю в проволочный космос
свой медный грош, увенчанный гербом,
в отчаянной попытке возвеличить
момент соединения... Увы,
тому, кто не умеет заменить
собой весь мир, обычно остается
крутить щербатый телефонный диск,
как стол на спиритическом сеансе,
покуда призрак не ответит эхом
последним воплям зуммера в ночи.

Иосиф Бродский

[GinniE]

Мне нравится, что вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не вами,
Что никогда тяжёлый шар земной
Не уплывет под нашими ногами.

Мне нравится, что можно быть смешной -
Распущенной - и не играть словами,
И не краснеть удушливой волной,
Слегка соприкоснувшись рукавами.

Мне нравится ещё, что вы при мне
Спокойно обнимаете другую,
Не прочите мне в адовом огне
Гореть за то, что я вас не целую.

Что имя нежное моё, мой нежный, не
Упоминаете ни днём, ни ночью - всуе...
Что никогда в церковной тишине
Не пропоют над нами: аллилуйя!

Спасибо вам и сердцем и рукой
За то, что вы меня - не зная сами! -
Так любите: за мой ночной покой,
За редкость встреч закатными часами,
За наши не-гулянья под луной,
За солнце, не у нас над головами,
За то, что вы больны - увы! - не мной,
За то, что я больна - увы! - не вами!
------
Марина Цветаева
=====
услышал его еще учась в школе, по-моему это был класс 3-4
однозначно самое любимое
до сих пор что-то переворачивается внутри, когда слышу.

[Tish]

Солнце — одно, а шагает по всем городам.
Солнце — мое. Я его никому не отдам.

Ни на час, ни на луч, ни на взгляд. — Никому. -
Никогда!
Пусть погибают в бессменной ночи города!

В руки возьму! Чтоб не смело вертеться в кругу!
Пусть себе руки, и губы, и сердце сожгу!

В вечную ночь пропадет — погонюсь по следам...
Солнце мое! Я тебя никому не отдам!

Тоже Цветаева У нее вообще каждый стих - это созвучие чему-то внутри меня

[coolёk]

Моё любимое произведение
Сергей Есенин - Анна Снегина

Я снова на мельнице...
Ельник
Усыпан свечьми светляков.
По-старому старый мельник
Не может связать двух слов:
"Голубчик! Вот радость! Сергуха!
Озяб, чай? Поди, продрог?
Да ставь ты скорее, старуха,
На стол самовар и пирог.
Сергунь! Золотой! Послушай!
И ты уж старик по годам...
Сейчас я за милую душу
Подарок тебе передам".
"Подарок?"
"Нет...
Просто письмишко.
Да ты не спеши, голубок!
Почти что два месяца с лишком
Я с почты его приволок".

Вскрываю... читаю... Конечно!
Откуда же больше и ждать!
И почерк такой беспечный,
И лондонская печать.

"Вы живы?.. Я очень рада...
Я тоже, как вы, жива.
Так часто мне снится ограда,
Калитка и ваши слова.
Теперь я от вас далеко...
В России теперь апрель.
И синею заволокой
Покрыта береза и ель.
Сейчас вот, когда бумаге
Вверяю я грусть моих слов,
Вы с мельником, может, на тяге
Подслушиваете тетеревов.

Я часто хожу на пристань
И, то ли на радость, то ль в страх,
Гляжу средь судов все пристальней
На красный советский флаг.
Теперь там достигли силы.
Дорога моя ясна...
Но вы мне по-прежнему милы,
Как родина и как весна".

Письмо как письмо.
Беспричинно.
Я в жисть бы таких не писал.

По-прежнему с шубой овчинной
Иду я на свой сеновал.
Иду я разросшимся садом,
Лицо задевает сирень.
Так мил моим вспыхнувшим взглядам
Погорбившийся плетень.
Когда-то у той вон калитки
Мне было шестнадцать лет.
И девушка в белой накидке
Сказала мне ласково: "Нет!"

Далекие милые были!..
Тот образ во мне не угас.

Мы все в эти годы любили,
Но, значит,
Любили и нас.

[Poul]

А мне у Бродского это больше всего нравится.

Письма римскому другу
(Из Марциала)

*

Нынче ветрено и волны с перехлестом.
Скоро осень, все изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
чем наряда перемены у подруги.

Дева тешит до известного предела -
дальше локтя не пойдешь или колена.
Сколь же радостней прекрасное вне тела:
ни объятье невозможно, ни измена!

*

Посылаю тебе, Постум, эти книги
Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?
Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?
Все интриги, вероятно, да обжорство.

Я сижу в своем саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных -
лишь согласное гуденье насекомых.

*

Здесь лежит купец из Азии. Толковым
был купцом он - деловит, но незаметен.
Умер быстро: лихорадка. По торговым
он делам сюда приплыл, а не за этим.

Рядом с ним - легионер, под грубым кварцем.
Он в сражениях Империю прославил.
Столько раз могли убить! а умер старцем.
Даже здесь не существует, Постум, правил.

*

Пусть и вправду, Постум, курица не птица,
но с куриными мозгами хватишь горя.
Если выпало в Империи родиться,
лучше жить в глухой провинции у моря.

И от Цезаря далеко, и от вьюги.
Лебезить не нужно, трусить, торопиться.
Говоришь, что все наместники - ворюги?
Но ворюга мне милей, чем кровопийца.

*

Этот ливень переждать с тобой, гетера,
я согласен, но давай-ка без торговли:
брать сестерций с покрывающего тела
все равно, что дранку требовать у кровли.

Протекаю, говоришь? Но где же лужа?
Чтобы лужу оставлял я, не бывало.
Вот найдешь себе какого-нибудь мужа,
он и будет протекать на покрывало.

*

Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
"Мы, оглядываясь, видим лишь руины".
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.

Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом.
Разыщу большой кувшин, воды налью им...
Как там в Ливии, мой Постум,- или где там?
Неужели до сих пор еще воюем?

*

Помнишь, Постум, у наместника сестрица?
Худощавая, но с полными ногами.
Ты с ней спал еще... Недавно стала жрица.
Жрица, Постум, и общается с богами.

Приезжай, попьем вина, закусим хлебом.
Или сливами. Расскажешь мне известья.
Постелю тебе в саду под чистым небом
и скажу, как называются созвездья.

*

Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
долг свой давний вычитанию заплатит.
Забери из-под подушки сбереженья,
там немного, но на похороны хватит.

Поезжай на вороной своей кобыле
в дом гетер под городскую нашу стену.
Дай им цену, за которую любили,
чтоб за ту же и оплакивали цену.

*

Зелень лавра, доходящая до дрожи.
Дверь распахнутая, пыльное оконце.
Стул покинутый, оставленное ложе.
Ткань, впитавшая полуденное солнце.

Понт шумит за черной изгородью пиний.
Чье-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке - Старший Плиний.
Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.

Mарт 1972

[Nameless One]

Р. Бернс перевод С.Я. Маршака

про кого-то

Моей душе покоя нет.
Весь день я жду кого-то.
Без сна встречаю я рассвет -
И все из-за кого-то.

Со мною нет кого-то.
Ах, где найти кого-то!
Могу весь мир я обойти,
Чтобы найти кого-то.

О вы, хранящие любовь
Неведомые силы,
Пусть невредим вернется вновь
Ко мне мой кто-то милый.

Но нет со мной кого-то.
Мне грустно отчего-то.
Клянусь, я все бы отдала
На свете для кого-то!

А.К. Толстой

Ночь перед приступом

Поляки ночью темною
Пред самым Покровом,
С дружиною наемною
Сидят перед огнем.

Исполнены отвагою,
Поляки крутят ус,
Пришли они ватагою
Громить святую Русь.

И с польскою державою
Пришли из разных стран,
Пришли войной неправою
Враги на россиян.

Тут вoлохи усатые,
И угры в чекменях,
Цыгане бородатые
В косматых кожухах...

Валя толпою пегою,
Пришла за ратью рать,
С Лисовским и с Сапегою
Престол наш воевать.

И вот, махая бурками
И шпорами звеня,
Веселыми мазурками
Вкруг яркого огня

С ухватками удалыми
Несутся их ряды,
Гремя, звеня цимбалами,
Кричат, поют жиды.

Брянчат цыганки бубнами,
Наездники шумят,
Делами душегубными
Грозит их ярый взгляд.

И все стучат стаканам:
"Да здравствует Литва!"
Так возгласами пьяными
Встречают Покрова.

А там, едва заметная,
Меж сосен и дубов,
Во мгле стоит заветная
Обитель чернецов.

Монахи с верой пламенной
Во тьму вперили взор,
Вокруг твердыни каменной
Ведут ночной дозор.

Среди мечей зазубренных,
В священных стихарях,
И в панцирях изрубленных,
И в шлемах, и в тафьях,

Всю ночь они морозную
До утренней поры
Рукою держат грозною
Кресты иль топоры.

Священное их пение
Вторит высокий храм,
Железное терпение
На диво их врагам.

Не раз они пред битвою,
Презрев ночной покой,
Смиренною молитвою
Встречали день златой;

Не раз, сверкая взорами,
Они в глубокий ров
Сбивали шестопeрами
Литовских удальцов.

Ни на день в их обители
Глас божий не затих,
Блаженные святители,
В окладах золотых,

Глядят на них с любовию,
Святых ликует хор:
Они своею кровию
Литве дадут отпор!

Но чу! Там пушка грянула,
Во тьме огонь блеснул,
Рать вражая воспрянула,
Раздался трубный гул!..

Молитесь богу, братия!
Начнется скоро бой!
Я слышу их проклятия,
И гиканье, и вой;

Несчетными станицами
Идут они вдали,
Приляжем за бойницами,
Раздуем фитили!..

Стивенсон Роберт Луис

Вересковый мед перевод С.Я. Маршака

Из вереска напиток
Забыт давным-давно.
А был он слаще меда,
Пьянее, чем вино.
В котлах его варили
И пили всей семьей
Малютки-медовары
В пещерах под землей.
Пришел король шотландский,
Безжалостный к врагам,
Погнал он бедных пиктов
К скалистым берегам.
На вересковом поле
На поле боевом
Лежал живой на мертвом
И мертвый -- на живом.
Лето в стране настало,
Вереск опять цветет,
Но некому готовить
Вересковый мед.
В своих могилках тесных,
В горах родной земли
Малютки-медовары
Приют себе нашли.
Король по склону едет
Над морем на коне,
А рядом реют чайки
С дорогой наравне.
Король глядит угрюмо:
"Опять в краю моем
Цветет медвяный вереск,
А меда мы не пьем!"
Но вот его вассалы
Приметили двоих
Последних медоваров,
Оставшихся в живых.
Вышли они из-под камня,
Щурясь на белый свет, --
Старый горбатый карлик
И мальчик пятнадцати лет.
К берегу моря крутому
Их привели на допрос,
Но ни один из пленных
Слова не произнес.
Сидел король шотландский,
Не шевелясь, в седле.
А маленькие люди
Стояли на земле.
Гневно король промолвил:
- Пытка обоих ждет,
Если не скажете, черти,
Как вы готовили мед!
Сын и отец молчали,
Стоя у края скалы.
Вереск звенел над ними,
В море -- катились валы.
И вдруг голосок раздался:
-- Слушай, шотландский король,
Поговорить с тобою
С глазу на глаз позволь!
Старость боится смерти.
Жизнь я изменой куплю,
Выдам заветную тайну! --
Карлик сказал королю.
Голос его воробьиный
Резко и четко звучал:
-- Тайну давно бы я выдал,
Если бы сын не мешал!
Мальчику жизни не жалко,
Гибель ему нипочем.
Мне продавать свою совесть
Совестно будет при нем.
Пускай его крепко свяжут
И бросят в пучину вод,
А я научу шотландцев
Готовить старинный мед!
Сильный шотландский воин
Мальчика крепко связал
И бросил в открытое море
С прибрежных отвесных скал.
Волны над ним сомкнулись.
Замер последний крик...
И эхом ему ответил
С обрыва отец-старик.
-- Правду сказал я, шотландцы,
От сына я ждал беды.
Не верил я в стойкость юных,
Не бреющих бороды.
А мне костер не страшен.
Пускай со мной умрет
Моя святая тайна --
Мой вересковый мед!

[Tish]

Я буду ждать

Я буду ждать тебя мучительно,
Я буду ждать тебя года,
Ты манишь сладко-исключительно,
Ты обещаешь навсегда.

Ты вся - безмолвие несчастия,
Случайный свет во мгле земной,
Неизъясненность сладострастия,
Еще не познанного мной.

Своей усмешкой вечно-кроткою,
Лицом, всегда склоненным ниц,
Своей неровною походкою
Крылатых, но не ходких птиц,

Ты будишь чувства тайно-спящие,
И знаю, не затмит слеза
Твои куда-то прочь глядящие,
Твои неверные глаза.

Не знаю, хочешь ли ты радости,
Уста к устам, прильнуть ко мне,
Но я не знаю высшей сладости,
Как быть с тобой наедине.

Не знаю, смерть ли ты нежданная
Иль нерожденная звезда,
Но буду ждать тебя, желанная,
Я буду ждать тебя всегда.


Константин Бальмонт

[Heretic]

Песня председателя

Когда могущая Зима,
Как бодрый вождь, ведет сама
На нас косматые дружины
Своих морозов и снегов, -
Навстречу ей трещат камины,
И весел зимний жар пиров.

Царица грозная, Чума
Теперь идет на нас сама
И льстится жатвою богатой;
И к нам в окошко день и ночь
Стучит могильною лопатой.
Что делать нам? и чем помочь?

Как от проказницы Зимы,
Запремся также от Чумы,
Зажжем огни, нальем бокалы,
Утопим весело умы
И, заварив пиры да балы,
Восславим царствие Чумы.

Есть упоение в бою.
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы.

Всё, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья -
Бессмертья, может быть, залог,
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.

Итак, - хвала тебе. Чума,
Нам не страшна могилы тьма,
Нас не смутит твое призванье.
Бокалы ценим дружно мы,
И девы-розы пьем дыханье,
Быть может... полное Чумы.

А.Пушкин

[Nameless One]

Р. Киплинг. пер. А. Эппеля

Томлинсон

И стало так! - усоп Томлинсон в постели на Беркли-сквер,
И за волосы его схватил посланец надмирных сфер.

Схватил его за волосы Дух и черт-те куда повлек, -
И Млечный Путь гудел по пути, как вздутый дождем поток.

И Млечный Путь отгудел вдали - умолкла звездная марь,
И вот у врат очутились они, где сторожем Петр-ключарь.

"Предстань, предстань и нам, Томлинсон, четко и ясно ответь,
Какое добро успел совершить, пока не пришлось помереть;

Какое добро успел совершить в юдоли скорби и зла!"
И стала вмиг Томлинсона душа, что кость под дождями, бела.

"Оставлен мною друг на земле - наставник и духовник,
Сюда явись он, - сказал Томлинсон, - изложит все напрямик".

"Отметим: ближний тебя возлюбил, - но это мелкий пример!
Ведь ты же, брат, у Небесных Врат, а это - не Беркли-сквер;

Хоть будет поднят с постели твой друг, хоть скажет он за тебя, -
У нас - не двое за одного, а каждый сам за себя".

Горé и долу зрел Томлинсон и не узрел ни черта -
Нагие звезды глумились над ним, а в нем - была пустота.

И ветер, дующий меж миров, взвизгнул, как нож на ребре,
И стал отчет давать Томлинсон в содеянном им добре:

"Про это - я читал, - он сказал, - это - слыхал стороной,
Про это думал, что думал другой о русской персоне одной".

Безгрешные души толклись позади, как голуби у летка,
А Петр-ключарь ключами бренчал, и злость брала старика.

" Думал, читал, слыхал, - он сказал, - это все про других!
Во имя бывшей плоти своей реки´ о путях своих!"

Вспять и встречь взглянул Томлинсон и не узрел ни черта;
Был Мрак сплошной за его спиной, а впереди - Врата.

"Это я знал, это - считал, про это - где-то слыхал,
Что кто-то читал, что кто-то писал про шведа, который пахал".

"Знал, считал, слыхал, - ну и ну! - и сразу лезть во Врата!
К чему небесам внимать словесам - меж звезд и так теснота!

За добродетели духовника, ближнего или родни
Не обретет Господних щедрот пленник земной суетни.

Отыди, отыди ко Князю Лжи, твой жребий не завершен!
И... да будет вера твоей Беркли-сквер с тобою там, Томлинсон!"

-----------------------------------------------------------------

Волок его за волосы Дух, стремительно падая вниз,
И возле Пекла поверглись они, Созвездья Строптивости близ,

Где звезды красны от гордыни и зла, или белы от невзгод,
Или черным-черны от греха, какой и пламя неймет.

И длят они путь свой или не длят - на них проклятье пустынь;
Их не одна не помянет душа - гори они или стынь.

А ветер, дующий меж миров, так выстудил душу его,
Что адских пламён искал Томлинсон, как очага своего.

Но у решетки Адовых Врат, где гиблых душ не сочтешь,
Дьявол пресек Томлинсону прыть, мол, не ломись - не пройдешь!

"Низко ж ты ценишь мой уголек, - сказал Поверженный Князь, -
Ежели в ад вознамерился влезть, меня о том не спросясь!

Я слишком с Адамовой плотью в родстве, мной небрегать не резон,
Я с Богом скандалю из-за него со дня, как создан был он.

Садись, садись на изгарь и мне четко и ясно ответь,
Какое зло успел совершить, пока не пришлось помереть."

И Томлинсон поглядел горé и увидел в Адской Дыре
Чрево кроваво-красной звезды, казнимой в жуткой жаре.

И долу Томлинсон поглядел и увидел сквозь Адскую Мглу
Темя молочно-белой звезды, казнимой в жутком пылу.

"В былые дни на земле, - он сказал, - меня обольстила одна,
И, если ты ее призовешь, на все ответит она."

"Учтем: не глуп по части прелюб, - но это мелкий пример!
Ведь ты же, брат, у Адовых Врат, а это - не Беркли-сквер;

Хоть свистнем с постели твою любовь - она не придет небось!
За грех, совершенный двоими вдвоем, каждый ответит поврозь!"

А ветер, дующий меж миров, как нож его потрошил,
И Томлинсон рассказывать стал о том, как в жизни грешил:

"Однажды я взял и смерть осмеял, дважды - любовный искус,
Трижды я Господа Бога хулил, чтоб знали, каков я не трус."

Дьявол печеную душу извлек, поплевал и оставил стыть:
"Пустая тщета на блажного шута топливо переводить!

Ни в пошлых шутках не вижу цены, ни в глупом фиглярстве твоем,
И незачем мне джентльменов будить, спящих у топки втроем!"

Участия Томлинсон не нашел, встречь воззрившись и вспять.
От Адовых Врат ползла пустота опять в него и опять.

"Я же слыхал, - сказал Томлинсон. - Про это ж была молва!
Я же в бельгийской книжке читал французского лорда слова!"

"Слыхал, читал, узнал, - ну и ну! - мастер ты бредни молоть!
Сам ты гордыне своей угождал? Тешил греховную плоть?"

И Томлинсон решетку затряс, вопя: "Пусти меня в Ад!
С женою ближнего своего я плотски был близковат!"

Дьявол слегка ухмыльнулся и сгреб уголья в жаркий суслон:
"И это ты вычитал, а, Томлинсон?" - "И это!" - сказал Томлинсон.

Нечистый дунул на ногти, и вмиг отряд бесенят возник,
И он им сказал: "К нам тут нахал мужеска пола проник!

Просеять его между звездных сит! Отсеять малейший прок!
Адамов род к упадку идет, коль этаким вверил порок!"

Эмпузина рать, не смея взирать в огонь из-за голизны
И плачась, что грех им не дал утех, - по младости, мол не грешны! -

По углям помчалась за сирой душой, копаясь в ней без конца;
Так дети шарят в вороньем гнезде или в ларце отца.

И вот, клочки назад притащив, как дети, натешившись впрок,
Они доложили: "В нем нету души, какою снабдил его Бог!

Мы выбили бред брошюр, и газет, и книг, и вздорный сквозняк,
И уйму краденых душ, но его души не найдем никак!

Мы катали его, мы мотали его, мы пытали его огнем,
И, если как надо был сделан досмотр, душа не находится в нем!"

Нечистый голову свесил на грудь и басовито изрек:
"Я слишком с Адамовой плотью в родстве, чтоб этого гнать за порог.

Здесь Адская Пасть, и ниже не пасть, но если б таких я впускал,
Мне б рассмеялся за это в лицо кичливый мой персонал;

Мол стало не пекло у вас, а бордель, мол, я не хозяин, а мот!
Ну, стану ль своих джентльменов я злить, ежели гость - идиот?"

И Дьявол на душу в клочках поглядел, ползущую в самый пыл,
И вспомнил о Милосердье Святом, хоть фирмы честь не забыл.

"И уголь получишь ты от меня, и сковородку найдешь,
Коль сам душекрадцем ты выдумал стать", - и сказал Томлинсон: "А кто ж".

Враг Человеческий сплюнул слегка - забот его в сердце несть:
"У всякой блохи поболе грехи, но что-то, видать, в тебе есть!

И я бы тебя бы за это впустил, будь я хозяин один,
Но свой закон Гордыне вменен, и я ей не господин.

Мне лучше не лезть, где Мудрость и Честь, согласно проклятью, сидят!
Тебя же вдвоем замучат живьём Блудница сия и Прелат.

Не дух ты, не гном ты, не книга, не зверь, держал он далее речь,-
Ты вновь обрети человечье лицо, греховное тело сиречь.

Я слишком с Адамовой плотью в родстве, шутить мне с тобою не след.
Ступай хоть какой заработай грешок! Ты - человек или нет!

Спеши! В катафалк вороных запряги. Вот-вот они с места возьмут.
Ты скверне открыт, пока не закрыт. Чего же ты мешкаешь тут?

Даны зеницы тебе и уста, изволь же их отверзать!
Неси мой глагол Человечьим Сынам, пока не усопнешь опять:

За грех, совершенный двоими вдвоем, поврозь подобьют итог!
И... Да поможет тебе, Томлинсон, твой книжный заемный Бог!"

З.Ы. Отличная тема. Письма римскому другу я первый раз прочел вообще.

[Tish]

2Nameless One: спасибо огромно за этото стих!

Я помню ночь на склоне ноября.
Туман и дождь. При свете фонаря
Ваш нежный лик - сомнительный и странный,
По - диккенсовски - тусклый и туманный,
Знобящий грудь, как зимние моря...
- Ваш нежный лик при свете фонаря.

И ветер дул, и лестница вилась...
От Ваших губ не отрывая глаз,
Полусмеясь, свивая пальцы в узел,
Стояла я, как маленькая Муза,
Невинная - как самый поздний час...
И ветер дул и лестница вилась.

А на меня из - под усталых вежд
Струился сонм сомнительных надежд.
- Затронув губы, взор змеился мимо... -
Так серафим, томимый и хранимый
Таинственною святостью одежд,
Прельщает Мир - из - под усталых вежд.

Сегодня снова диккенсова ночь.
И тоже дождь, и так же не помочь
Ни мне, ни Вам, - и так же хлещут трубы,
И лестница летит... И те же губы...
И тот же шаг, уже спешащий прочь -
Туда - куда - то - в диккенсову ночь.


Марина Цветаева. Из цикла "Комедьянт"

[Nameless One]

Кое что из Омара Хайама.

За мгновеньем мгновенье - и жизнь промелькнет.
Пусть весельем мгновение это блеснет!
Берегись, ибо жизнь - это сущность творенья,
Как ее проведешь, так она и пройдет.
--
Пусть в наших знаньях - изъян, в постулатах -
обманы.
Полно томиться, разгоним сомнений туманы!
Лучше наполним широкую чашу вином,
Выпьем и веселы будем - ни трезвы, ни пьяны.
--
Те, кто украсили познанья небосклон,
Взойдя светилами для мира и времен,
Не растопили тьму глубокой этой ночи,
Сказали сказку нам и погрузились в сон.
--
Друг, не тужи о том, чего уж нет,
Нам светит дня сегодняшнего свет.
Всем завтра предстоит нам путь безвестный
Вослед ушедшим за семь тысяч лет.
--
Когда я трезв, то ни в чем мне отрады нет.
Когда я пьян, то слабеет разума свет.
Есть время блаженства меж трезвостью и опьяненьем.
И в этом - жизнь. Я прав иль нет? Дай ответ.
--
Ты учишь: "Верные в раю святом
Упьются лаской гурий и вином"
Какой же грех теперь в любви и пьянстве,
Коль мы в конце концов к тому ж придем?
--
Кто мы - Куклы на нитках, а кукольщик наш - небосвод
Он в большом балагане своем представленье ведет.
Он сейчас на ковре бытия нас попрыгать заставит,
А потом в свой сундук одного за другим уберет.
--
Друзья, дадим обет быть вместе в этот час,
В веселье на печаль совместно ополчась,
И сядем пить вино сегодня до рассвета!
Придет иной рассвет, когда не будет нас.
--
Тайны мира, что я изложил в сокровенной тетради,
От людей утаил я, своей безопасности ради,
Никому не могу рассказать, что скрываю в душе,
Слишком много невежд в этом злом человеческом стаде.
--
Скажи: кто не покрыл себя грехами,
Ты, добрыми прославленный делами?
Я зло творю, ты воздаешь мне злом, -
Скажи мне: в чем различье между нами?
--
Ты - творец, и таким, как я есть, - я тобой сотворен.
Я в вино золотое, и в струны, и в песни влюблен.
В дни творенья таким ты создать и задумал меня.
Так за что же теперь я в геенне гореть обречен?
--
0 боже! Милосердьем ты велик?
За что ж из рая изгнан бунтовщик?
Нет милости - прощать рабов покорных, -
Прости меня, чей бунтом полон крик!
--
Ты склонен давать объясненья различным приметам
О чем так тревожно петух голосит пред рассветом?
Он в зеркале утра увидел: еще одна ночь
Ушла невозвратно. А ты не ведал об этом?
--
Море сей жизни возникло из сокровенных сил,
Жемчуг раскрытия тайны никто еще не просверлил.
Толк свой у каждого века - по знанию и пониманью.
Истинной сути творенья никто еще не объяснил.
--
Доволен ворон костью на обед,
Ты ж - прихлебатель низких столько лет
Воистину свой хлеб ячменный лучше,
Чем на пиру презренного - шербет.
--
Мир и жизнь, и светил и созвездий движенье
Я сравнил со светильником воображенья.
Мир - лампада, а солнце в нем - лен возожженный,
Мы в нем - тени мятущейся изображенье.
--
Шепнуло небо тайно мне в минуту вещего прозренья:
"Веленья гневные судьбы, ты думаешь, мои веленья?
Когда бы властно было я во всех деяньях бытия,
Я прекратило бы давно свое бесцельное круженье!"
--
В дни цветения роз свою волю с цепей я спущу
И нарушу святой шариат и святош возмущу.
В сонме юных красавиц весны зеленеющий луг
Я в тюльпановый ярко-багряный цветник превращу.
--
Друг, два понятия должен бы ты затвердить:
Это разумней, чем спорить, внимать, говорить! -
Лучше не есть ничего, чем есть что попало,
Лучше быть одиноким, чем с кем попало дружить.
--
Ты пей, но крепко разума держись,
Вертепом варварства не становись,
Ты пей, но никого не обижай.
Ослаб - не пей, безумия страшись.
--
Сперва мой ум по небесам блуждал,
Скрижаль, калам, и рай, и ад искал.
Сказал мне разум: "Рай и ад - с тобою, -
Все ты несешь в себе, чего алкал"
--
Показано не пить кому-то, - может быть...
Другому - с кем, когда и сколько чаш делить..
Когда четыре все соблюдены условья,
Мужи разумные, конечно, будут пить.

[TwiLight]

К кастрату раз пришел скрыпач,
он был бедняк, а тот богач.
Смотри сказал певец . . . ,
мои алмазы, изумруды, я их от скуки разбирал,
а кстати, брат, он продолжал
когда тебе бывает скучно ты что творишь сказать прошу?
В ответ бедняга равнодушно - я? Я . . . себе чешу!
Чей копирайт знаете?

[Tish]

Сегодня почему-то это стихотворения для меня очень актуально.

Ревнивый ветер треплет шаль.
Мне этот час сужден — от века.
Я чувствую у рта и в веках
Почти звериную печаль.

Такая слабость вдоль колен!
— Так вот она, стрела Господня!—
— Какое зарево!— Сегодня
Я буду бешеной Кармен.

...Так, руки заложив в карманы,
Стою. Меж нами океан.
Над городом — туман, туман.
Любви старинные туманы.


Марина Цветаева

[Exec]

2TwiLight: АС Пушкин...